— Будем надеяться, — сказал семидесятилетний лорд-канцлер, — что в это время мысли людей больше будут обращены на предстоящие летние глупости, нежели на удручающие глупости их руководителей.

Заседание кабинета затянулось на двадцать пять минут, в связи с чем задержалась встреча с руноводителями отделов. До предела раздраженный этими накладками, премьер-министр не воспринимал то, что ему говорили. В общем, когда он торопливо вошел в переполненный зал палаты общин, чуть было не опоздав к назначенному времени, он не был ни подготовлен, ни достаточно осмотрителен.

В первые тринадцать минут и пятьдесят секунд это не играло роли — он успешно отбивался от вопросов оппозиции и с достоинством, хотя и несколько вяловато, принимал одобрительные рукоплескания сторонников. До конца отведенного времени оставалось немного более минуты, и спикер палаты, отвечающий за соблюдение парламентских процедур, разрешил задать премьер-министру последний короткий вопрос.

— Стефен Кендрик! — громко объявил он фамилию того, кто пожелал задать этот вопрос. Его мало кто знал, молодой член палаты общин впервые участвовал в таком заседании, и старые члены палаты зашептали, стараясь выяснить, кто он.

— Номер шесть, сэр! — Кендрик вскочил на ноги, чтобы подсказать, как сформулирован его вопрос в списке. — Попросить премьер-министра перечислить, какие ему предстоят сегодня официальные встречи и заседания.

Вопрос был пустой, к тому же по-своему повторял уже заданный первый, второй и четвертый вопросы. Его задавали совсем не для того, чтобы что-то узнать, а чтобы снрыть от премьер-министра характер следующего, дополнительного вопроса. На войне, как на войне.

Премьер-министр величественно поднялся и взглянул на лежавшую перед ним на столике красную папку с материалами для брифинга.

— Я обращаю внимание уважаемого члена палаты на мой ответ на первый, второй и четвертый вопросы, который я дал минутами раньше, — монотонно сказал Коллинридж и снова сел. В ответе, на который он сослался, сказано было, что в течение дня он проведет ряд служебных встреч и заседаний с коллегами и даст обед находящемуся в Англии с официальным визитом премьер-министру Бельгии. Кроме этого присутствовавшие так и не узнали ничего интересного о текущих делах премьер-министра, что, собственно, ему и было нужно.

Спикер снова обратился к Кендрику, предложив задать дополнительный вопрос. Гладиаторские любезности закончились, и начиналась схватка. Кендрик поднялся с задней скамьи оппозиции.

Он был игроком, добившимся профессионального успеха там, где особо ценились победы напоказ, и все же поставил на кон свой банковский счет и спортивный автомобиль, чтобы победить на выборах и стать членом парламента. Кендрик не был уверен в своей победе, поскольку его соперник от правящей партии располагал довольно приличным большинством. Но он рассчитал, что участие в предвыборной борьбе даст ему национальную трибуну и известность, которые пригодятся ему потом — и в социальном, и в профессиональном плане. Во всяком случае, это поможет снискать популярность и выделиться так, чтобы о нем заговорили в общественно-политических журналах. Всегда в цене «человек с пониманием социальных проблем», да и возможность небрежно упомянуть в разговоре парочку известных фамилий еще никому не мешала.

После трех пересчетов бюллетеней было объявлено о его победе с перевесом в 76 голосов. Это известие он воспринял вначале как неожиданную неприятность, сразу представив невеселую перспективу связанных с парламентской карьерой более низких доходов и более продолжительных рабочих часов. Да и нарьерой-то это можно назвать только с оговорками, после следующих выборов ему придется подыскивать новое место или новую работу. Однако в любом случае его совсем не устраивало стать лояльным и терпеливым заднескамеечником, кропотливо взбирающимся по служебной лестнице, Он должен преуспеть, причем быстро.

Весь предыдущий вечер и почти все это утро Кендрик прокручивал в памяти сказанное ему О'Нейлом. Что могло быть причиной отмены рекламной кампании, нацеленной на завоевание дополнительных голосов избирателей, когда для ее начала уже все готово? Как бы он ни складывал отдельные кусочки, получалась одна и та же картина — дело совсем не в рекламной кампании, а в тех факторах чисто политического характера, которые обусловили необходимость принять такое решение.

Спросить или осудить? Поставить под сомнение или заклеймить? Или поступить так, как от него, только что избранного, молодого члена парламента, и ожидают? Может быть, действительно не высовываться? Если он ошибется, то произведет неизгладимое впечатление штатного палатного дурачка.

Его не ко времени всплывшие и тут же отброшенные сомнения были, однако, замечены членами палаты, и шум в зале быстро сменился напряженной тишиной. Заминка вызвала общее удивление — что там этот новичок, заморозили его, что ли? Но Кендрик был уже уверен в себе. Он помнил, с каким малым перевесом голосов прошел в парламент, и понимал, что должен идти на риск. А что ему, собственно, терять, разве что достоинство, но этот товар в нынешней палате общин весьма мало ценится.

— Не объяснит ли премьер-министр членам палаты, почему он не выполняет обещанную программу развития больничной сети?

Никакой критики. Никаких деталей. Никаких дополнительных фраз и бессвязных комментариев, воспользовавшись которыми премьер-министр мог бы увильнуть от ответа или исказить смысл заданного вопроса. Кендрик бросил гранату, понимая, что если его расчет неправилен, то премьер-министр с благодарностью ее подхватит, бросит обратно, и граната взорвется уже в его руке.

Когда он занял свое место на скамье, зал зашумел. Состязание приняло новый, интересный оборот, и все триста зрителей перевели глаза на Коллинриджа. Он поднялся, сознавая, что в этот раз не найдет в своей красной папке никаких материалов, из которых мог бы почерпнуть вдохновение. Вся палата могла видеть ту широкую улыбку, с которой Коллинридж принял вызов, и только сидевшие близко от него могли заметить, как побелели суставы пальцев его рун, нервно вцепившихся в край трибуны.

— Надеюсь, что уважаемый джентльмен не даст захватить себя настроениям кануна лета и сохранит способность внимательно слушать. Поскольку он один из новых членов палаты, может быть, следует ему напомнить, что в последние четыре года правительство увеличило государственные расходы на службу здравоохранения в реальном исчислении на 6-8 процентов. — Коллинридж сознавал, что говорил он слишком снисходительным тоном, но ему никак не давались нужные слова. — Здравоохранение, — продолжал он, — выиграло от нашей политики борьбы с инфляцией, которую правительство полно решимости проводить и впредь гораздо больше, чем какая-либо иная служба, и если мы сравним…

— Отвечайте, черт подери, на вопрос! — непочтительное ворчание от скамей оппозиции сразу же подхватили несколько голосов вокруг того, кто перебил премьер-министра. Кендрик был уже не одинок.

— Я отвечу на вопрос по-своему и в свое время, — огрызнулся Коллинридж. — Не чем иным, как трогательным лицемерием, является жалобный скулеж оппозиции по таким поводам тогда, когда, как им известно, их избиратели сделали собственные выводы и проголосовали за это правительство. Они выразили доверие нам, и я еще раз говорю о нашей решимости защищать их и их больничную службу.

Выкрики со скамей оппозиции становились все более громкими и грубыми, и, хотя они вряд ли будут зафиксированы в официальном отчете о заседании, премьер-министр их хорошо слышал. Его собственные заднескамеечники неспокойно задвигались, не понимая, почему Коллинридж не подтвердит то, о чем уже официально заявлялось.

— Члены палаты знают, у правительства не принято открыто заранее обсуждать специфические детали предстоящих расходов. О наших намерениях будет объявлено в соответствующее время.

— Ясно. Вы забросили к чертовой матери этот план, не так ли? — выкрикнул уважаемый и обычно не уважающий других член палаты от Западного Ньюкасла, причем так громко, что ведущие протокол заседания на этот раз никак не могли сказать, что они не слышали.